Влад Старостин со своим блогом
Пишите мне на mail@vladstarostin.ru. Подписывайтесь через RSS
Влад Старостин со своим блогом
Пишите мне на mail@vladstarostin.ru. Подписывайтесь через RSS
5 ноября 2019
Мемуары генерала царской армии, во время Первой мировой войны работавшего военным атташе во Франции, а в 1920-х годах вернувшегося в СССР. На меня произвели неприятное впечатление. Я отдаю себе отчёт, что в мемуарах чаще всего принято себя расхваливать. И уж тем более я понимаю, что книга издавалась в 50-х годах и была не в последнюю очередь инструментом пропаганды. Но даже держа в уме всё это, сложно не испытывать тягостное ощущение. Мне понравилась первая часть книги, про детство Игнатьева, учёбу в пажеском корпусе и академии генштаба. Но с начала описания русско-японской войны, характер мемуаров стал каким-то гротескным, и это ощущение усиливалось до самого конца. По сути всех персонажей мемуаров можно разделить на три типа. Первые — плохие люди, их примерно 90% из всех, упоминаемых Игнатьевым. Они наглые, коварные, некомпетентные, глупые и любят выпить. Может быть, не всё это сразу, но беспокоиться не стоит, Игнатьев обязательно расскажет вам обо всех пороках. Особенно поражаешься его изобретательности в описании их внешности, лидер моего чарта: «обросшее седеющей щетиной уродливое лицо со злобным взглядом нелюдима». Следующая группа людей, скажем, 7%, это люди хорошие, но ничего не могущие сделать. Они желают добра, они честные, но плохие люди их не любят, строят им козни, а хорошие люди чаще всего проигрывают. Почти все хорошие люди в мемуарах — либо подчинённые Игнатьева, либо по крайней мере признают его авторитет. Сюда же входят мелкие, незначительные для истории люди. Ещё 2% — это иностранцы, вызывающие уважение. И есть одна группа людей, состоящая ровно из одного человека — это сам Игнатьев. Боже мой, что это за человек! Он хорош во всём, бесстрашен, умён, работоспособен, неподкупен, вежлив и умеет хорошо жить. Хорошие люди его любят, плохие люди его боятся, все его бесконечно уважают. Вот, например, слова прожжённого французского юриста, который мог «обмануть, и не просто, а так, как обманывали, вероятно, его предки, тонкие умом, какие-нибудь итальянские иезуиты.»
— Я и не скрываю,— шутливо говаривал он сам впоследствии,— я обманываю и всех готов обмануть, кроме двух любящих меня одновременно женщин и генерала Игнатьева.
А вот плохие люди проникают в русское военное представительтво в Париже, возглавляемое автором:
— Хабара! Хабара! — долетали до меня из коридора незнакомые мне слова. Я узнал голос Панчулидзева, бывшего адъютанта Жилинского, бывшего пажа и гвардейского офицера.— Справимся, наконец, мы с тобой, Игнатьев. Не станешь больше совать нос в каждый счёт да в каждый чек!
Вот правда, других персонажей там нет. Про каждого сразу становится понятно, к какой группе он относится. Это бесконечно утомляет. И я ещё думал, вот сейчас дочитаю до становления СССР, придётся ему описывать советских людей, они вроде не могут ни в одну из групп попасть, как же он выкрутится? Да очень просто, в книге нет ни одного персонажа из СССР. Разве что мельком описанный Красин («за ним, даже у наших врагов, установилась твердая репутация обаятельного собеседника, между тем как мне он показался человеком переутомленным и привыкшим держать посетителей на почтительном расстоянии»). В остальном люди из СССР описаны собирательно.
Описание событий примерно такое же, довольно быстро понимаешь, какого отношения от тебя хочет добиться автор. На этом фоне необычно выделяются восторги Игнатьева всем заграничным, вот самый апогей — визит в Лондон:
Впрочем, по-настоящему английская культура начинала ощущаться при входе в пульмановский вагон, плавно и без остановки доставлявший пассажиров от морской пристани Фолкестон до центрального лондонского вокзала «Виктория». Измученный морским переходом, а то и морской болезнью, пассажир усаживался не в купе, не на диванчик, а в комфортабельное кресло вагона. Перед каждым пассажиром был уже накрыт маленький столик, на котором дымилась чашка чаю, розовели горячие тосты из какого-то особенно белого и вкусного хлеба с маслом и ягодным джемом всех вкусов и цветов. Поезд не успевал тронуться, как пассажир был уже осведомлён о происходящем на всей земной планете: ему вручалась газета последнего дневного выпуска. Не мне, конечно, было дано судить о впечатлениях, производившихся Лондоном на обыкновенного туриста. Я ведь был гостем английского правительства, но по оказанному мне приёму сразу понял, что Англия — страна богатая и что англичане умеют жить более удобно, чем люди на европейском континенте. Несмотря на срочность вопросов, из-за которых я приехал, меня никто не торопил, и хозяева прежде всего подумали об устройстве моей личной жизни. На вокзале уже ждала предоставленная в моё распоряжение большая военная машина, окрашенная в светло-бурый цвет. Дверцу открывал шофёр — прелестная шотландка с шатеновыми, подстриженными под скобку, кудрявыми волосами, в военной форме цвета хаки. Несмотря на мои протесты, она тщательно укрыла мои ноги клетчатым пледом, так же спокойно села за руль и плавно двинула громадную машину. Перемена скоростей производилась без шума, не то что во Франции; тысячи машин двигались, держась не правой, а левой стороны, без гудков; толпы людей шли молча. Автобусы при остановках не скрипели тормозами на всю улицу, как на парижских бульварах, и, кажется, даже собаки не лаяли. И это отсутствие городского шума, это движение, регулируемое одними знаками великана-полисмена, производили величественное впечатление. Каменные громады домов тоже казались безмолвными, а люди — безразличными ко всему, что их лично не касалось. Французы из одной уже вежливости спросят вас при встрече о здоровье, а если хорошо с вами знакомы, поинтересуются, с кем вас вчера встретили; между тем как англичане вообще не имеют обыкновения задавать вопросы при встречах.
В первоклассной гостинице без лишних слов вносится багаж, без скрипа открываются двери, плавно поднимается лифт, и даже ванна наполняется бесшумно <...>
Поднявшись и переодевшись, забываешь уже и о морском переходе, и о шумном Париже, чувствуешь себя во власти какого-то молчаливого и загадочного исполина. Негромкий звонок по телефону извещает, что лорд Мультон, как было условлено, ожидает меня к обеду. В густом тумане моя машина останавливается перед трехэтажным небольшим особнячком — все они, как один, похожи друг на друга. Из ярко освещенной прихожей дверь налево ведет в гостиную, а направо — в столовую (спальни размещаются на втором этаже, а прислуга живет на третьем). Лорд Мультон, седой, как лунь, старик с бачками, одет в домашний смокинг из мягкого черного бархата. Он ожидает меня, стоя посреди гостиной, и после первых приветствий ведет в столовую. В углу накрыт круглый стол на два прибора. Два лакея в чулках и туфлях с медными пряжками, бесшумно ступая по пушистому ковру, вносят блюда, ставят на стол и исчезают. Свидетелей нет, деловой разговор, прерываемый изредка оценкой бесподобных французских вин (таких вин в Париже не найдешь) затягивается далеко за полночь.
В общем, так себе мемуары. Если постараться, можно найти пару интересных вещей, но в целом не рекомендую.
Необычная книга. Как бы роман про исследователя, занимающегося биографией Гюстава Флобера. А на самом деле книга о Флобере, во всех возможных разрезах: основные события жизни Флобера (как позитивные, так и негативные), путешествия Флобера, животные в творчестве Флобера, ответы критикам Флобера, в общем, если вы любите Флобера, то это книга для вас. Есть даже какой-то сюжет (роман как-никак), но это всё второстепенное, главное — убойная доза Флобера. Занятно, на любителя.
Истории о том, как делаются видеоигры, на примере десяти из них. Если предыдущая книга маскировалась под художественную литературу, то тут у меня обратное впечатление — это вроде бы нон-фикшн, но читается, как увлекательный роман: тут тебе и персонажи, перипетии, и драмы, и неожиданные повороты. И везде одна и та же мысль — хорошие игры не создаются спокойно и по плану, нет, они всегда создаются на пределе сил, если повезёт и вопреки куче обстоятельств. Читается легко, перевод на русский отличный.
Тонкий был человек Николай Августович: он был со мной всегда очаровательно любезен, но прочитать его мысли было тем более трудно, что он мог их хорошо скрывать за своей невероятной косоглазостью.
He liked the idea of travel, and the memory of travel, but not travel itself.
Буссе был настолько симпатичен, что на этом впоследствии и сломал свою служебную карьеру — его у нас попросту споили.
...Николай Павлович получил собственноручную записку Александра III: «Взвесив нашу утреннюю беседу, я пришел к убеждению, что вместе мы служить России не можем. Александр».
...он в церкви истово крестился, перед обедом выпивал рюмку водки и ни на минуту не терял подобающего генералу величия.
His air of failure had nothing desperate about it; rather, it seemed to stem from an unresented realisation that he was not cut out for success, and his duty was therefore to ensure only that he failed in the correct and acceptable fashion.
Здесь был, например, лейб-гусарский ротмистр граф Голенищев-Кутузов-Толстой — пропойца с породистым лицом.