Влад Старостин со своим блогом
Пишите мне на mail@vladstarostin.ru. Подписывайтесь через RSS
Влад Старостин со своим блогом
Пишите мне на mail@vladstarostin.ru. Подписывайтесь через RSS
5 ноября 2019
Мемуары генерала царской армии, во время Первой мировой войны работавшего военным атташе во Франции, а в 1920-х годах вернувшегося в СССР. На меня произвели неприятное впечатление. Я отдаю себе отчёт, что в мемуарах чаще всего принято себя расхваливать. И уж тем более я понимаю, что книга издавалась в 50-х годах и была не в последнюю очередь инструментом пропаганды. Но даже держа в уме всё это, сложно не испытывать тягостное ощущение. Мне понравилась первая часть книги, про детство Игнатьева, учёбу в пажеском корпусе и академии генштаба. Но с начала описания русско-японской войны, характер мемуаров стал каким-то гротескным, и это ощущение усиливалось до самого конца. По сути всех персонажей мемуаров можно разделить на три типа. Первые — плохие люди, их примерно 90% из всех, упоминаемых Игнатьевым. Они наглые, коварные, некомпетентные, глупые и любят выпить. Может быть, не всё это сразу, но беспокоиться не стоит, Игнатьев обязательно расскажет вам обо всех пороках. Особенно поражаешься его изобретательности в описании их внешности, лидер моего чарта: «обросшее седеющей щетиной уродливое лицо со злобным взглядом нелюдима». Следующая группа людей, скажем, 7%, это люди хорошие, но ничего не могущие сделать. Они желают добра, они честные, но плохие люди их не любят, строят им козни, а хорошие люди чаще всего проигрывают. Почти все хорошие люди в мемуарах — либо подчинённые Игнатьева, либо по крайней мере признают его авторитет. Сюда же входят мелкие, незначительные для истории люди. Ещё 2% — это иностранцы, вызывающие уважение. И есть одна группа людей, состоящая ровно из одного человека — это сам Игнатьев. Боже мой, что это за человек! Он хорош во всём, бесстрашен, умён, работоспособен, неподкупен, вежлив и умеет хорошо жить. Хорошие люди его любят, плохие люди его боятся, все его бесконечно уважают. Вот, например, слова прожжённого французского юриста, который мог «обмануть, и не просто, а так, как обманывали, вероятно, его предки, тонкие умом, какие-нибудь итальянские иезуиты.»
— Я и не скрываю,— шутливо говаривал он сам впоследствии,— я обманываю и всех готов обмануть, кроме двух любящих меня одновременно женщин и генерала Игнатьева.
А вот плохие люди проникают в русское военное представительтво в Париже, возглавляемое автором:
— Хабара! Хабара! — долетали до меня из коридора незнакомые мне слова. Я узнал голос Панчулидзева, бывшего адъютанта Жилинского, бывшего пажа и гвардейского офицера.— Справимся, наконец, мы с тобой, Игнатьев. Не станешь больше совать нос в каждый счёт да в каждый чек!
Вот правда, других персонажей там нет. Про каждого сразу становится понятно, к какой группе он относится. Это бесконечно утомляет. И я ещё думал, вот сейчас дочитаю до становления СССР, придётся ему описывать советских людей, они вроде не могут ни в одну из групп попасть, как же он выкрутится? Да очень просто, в книге нет ни одного персонажа из СССР. Разве что мельком описанный Красин («за ним, даже у наших врагов, установилась твердая репутация обаятельного собеседника, между тем как мне он показался человеком переутомленным и привыкшим держать посетителей на почтительном расстоянии»). В остальном люди из СССР описаны собирательно.
Описание событий примерно такое же, довольно быстро понимаешь, какого отношения от тебя хочет добиться автор. На этом фоне необычно выделяются восторги Игнатьева всем заграничным, вот самый апогей — визит в Лондон:
Впрочем, по-настоящему английская культура начинала ощущаться при входе в пульмановский вагон, плавно и без остановки доставлявший пассажиров от морской пристани Фолкестон до центрального лондонского вокзала «Виктория». Измученный морским переходом, а то и морской болезнью, пассажир усаживался не в купе, не на диванчик, а в комфортабельное кресло вагона. Перед каждым пассажиром был уже накрыт маленький столик, на котором дымилась чашка чаю, розовели горячие тосты из какого-то особенно белого и вкусного хлеба с маслом и ягодным джемом всех вкусов и цветов. Поезд не успевал тронуться, как пассажир был уже осведомлён о происходящем на всей земной планете: ему вручалась газета последнего дневного выпуска. Не мне, конечно, было дано судить о впечатлениях, производившихся Лондоном на обыкновенного туриста. Я ведь был гостем английского правительства, но по оказанному мне приёму сразу понял, что Англия — страна богатая и что англичане умеют жить более удобно, чем люди на европейском континенте. Несмотря на срочность вопросов, из-за которых я приехал, меня никто не торопил, и хозяева прежде всего подумали об устройстве моей личной жизни. На вокзале уже ждала предоставленная в моё распоряжение большая военная машина, окрашенная в светло-бурый цвет. Дверцу открывал шофёр — прелестная шотландка с шатеновыми, подстриженными под скобку, кудрявыми волосами, в военной форме цвета хаки. Несмотря на мои протесты, она тщательно укрыла мои ноги клетчатым пледом, так же спокойно села за руль и плавно двинула громадную машину. Перемена скоростей производилась без шума, не то что во Франции; тысячи машин двигались, держась не правой, а левой стороны, без гудков; толпы людей шли молча. Автобусы при остановках не скрипели тормозами на всю улицу, как на парижских бульварах, и, кажется, даже собаки не лаяли. И это отсутствие городского шума, это движение, регулируемое одними знаками великана-полисмена, производили величественное впечатление. Каменные громады домов тоже казались безмолвными, а люди — безразличными ко всему, что их лично не касалось. Французы из одной уже вежливости спросят вас при встрече о здоровье, а если хорошо с вами знакомы, поинтересуются, с кем вас вчера встретили; между тем как англичане вообще не имеют обыкновения задавать вопросы при встречах.
В первоклассной гостинице без лишних слов вносится багаж, без скрипа открываются двери, плавно поднимается лифт, и даже ванна наполняется бесшумно <...>
Поднявшись и переодевшись, забываешь уже и о морском переходе, и о шумном Париже, чувствуешь себя во власти какого-то молчаливого и загадочного исполина. Негромкий звонок по телефону извещает, что лорд Мультон, как было условлено, ожидает меня к обеду. В густом тумане моя машина останавливается перед трехэтажным небольшим особнячком — все они, как один, похожи друг на друга. Из ярко освещенной прихожей дверь налево ведет в гостиную, а направо — в столовую (спальни размещаются на втором этаже, а прислуга живет на третьем). Лорд Мультон, седой, как лунь, старик с бачками, одет в домашний смокинг из мягкого черного бархата. Он ожидает меня, стоя посреди гостиной, и после первых приветствий ведет в столовую. В углу накрыт круглый стол на два прибора. Два лакея в чулках и туфлях с медными пряжками, бесшумно ступая по пушистому ковру, вносят блюда, ставят на стол и исчезают. Свидетелей нет, деловой разговор, прерываемый изредка оценкой бесподобных французских вин (таких вин в Париже не найдешь) затягивается далеко за полночь.
В общем, так себе мемуары. Если постараться, можно найти пару интересных вещей, но в целом не рекомендую.
Необычная книга. Как бы роман про исследователя, занимающегося биографией Гюстава Флобера. А на самом деле книга о Флобере, во всех возможных разрезах: основные события жизни Флобера (как позитивные, так и негативные), путешествия Флобера, животные в творчестве Флобера, ответы критикам Флобера, в общем, если вы любите Флобера, то это книга для вас. Есть даже какой-то сюжет (роман как-никак), но это всё второстепенное, главное — убойная доза Флобера. Занятно, на любителя.
Истории о том, как делаются видеоигры, на примере десяти из них. Если предыдущая книга маскировалась под художественную литературу, то тут у меня обратное впечатление — это вроде бы нон-фикшн, но читается, как увлекательный роман: тут тебе и персонажи, перипетии, и драмы, и неожиданные повороты. И везде одна и та же мысль — хорошие игры не создаются спокойно и по плану, нет, они всегда создаются на пределе сил, если повезёт и вопреки куче обстоятельств. Читается легко, перевод на русский отличный.
Тонкий был человек Николай Августович: он был со мной всегда очаровательно любезен, но прочитать его мысли было тем более трудно, что он мог их хорошо скрывать за своей невероятной косоглазостью.
He liked the idea of travel, and the memory of travel, but not travel itself.
Буссе был настолько симпатичен, что на этом впоследствии и сломал свою служебную карьеру — его у нас попросту споили.
...Николай Павлович получил собственноручную записку Александра III: «Взвесив нашу утреннюю беседу, я пришел к убеждению, что вместе мы служить России не можем. Александр».
...он в церкви истово крестился, перед обедом выпивал рюмку водки и ни на минуту не терял подобающего генералу величия.
His air of failure had nothing desperate about it; rather, it seemed to stem from an unresented realisation that he was not cut out for success, and his duty was therefore to ensure only that he failed in the correct and acceptable fashion.
Здесь был, например, лейб-гусарский ротмистр граф Голенищев-Кутузов-Толстой — пропойца с породистым лицом.
6 октября 2019
Книга о буддизме и медитации. Это не учебник и даже не обзор, а действительно описание пути. Это делает книгу и интересной, и в то же время очень далёкой для рядового читателя типа меня. Вот представьте книгу, где какой-нибудь цирковой акробат рассказывает, как он начал заниматься этим ремеслом, как у него получались всё новые трюки, как он достигал всё новых вершин. На первых страницах ещё можно вжиться в персонажа: вот он не умеет заниматься акробатикой и начинает, прямо как я (только я не начинаю). Но уже довольно быстро автор рассказывает об опыте, который я могу только представить. Так же и здесь — путь интересный, практики вдохновляющие, но далеки от любого, кто сам не движется по пути буддийской медитации. Но читается легко, доброта и любовь на каждой странице.
Продолжение книги «Hyperion». Смешанные чувства. Первая часть книги была прекрасной не в последнюю очередь потому, что автор вынес все объяснения ответы во вторую часть. И как обычно и бывает, разгадки впечатляют куда меньше, чем загадки. А так, всё то же самое, что в первой книге, но уже без былого изящества и совершенства формы. Фантастика, экшен, отсылки всякие. Стоит почитать, чтобы удовлетворить аппетит, разогретый amuse-bouche в виде первого тома.
Книга по урбанистике. Вот читаешь иного блоггера-урбаниста, а он и говорит «вот там сделано хорошо, а тут сделано плохо». И не понимаешь, почему хорошо, а почему плохо. Здесь автор приводит в меру простые критерии хорошо спроектированного города и объясняет, почему именно эти критерии важны. Не понравилось то, что читается книга очень тяжело. Много воды, каких-то административных реалий США 50-х, заочной полемики с оппонентами. И написано не самым лёгким языком. Впрочем, я читал в переводе, возможно, претензии к языку — к тем, кто переводил. Говоря о переводе, особенно запомнилось попавшее к Прокрусту «потому что» (да и язык можно оценить):
Местные парки потому более ясно, чем специализированные, демонстрируют общие принципы паркового функционирования, что они представляют собой самый обобщённый вид городского парка какой мы имеем.
Книга полезная, книга умная, но требующая труда для усвоения.
Роман, собранный из отдельных новелл (или повестей), каждая из которых издавалась как отдельное произведение. Зарисовки из жизни главного персонажа по фамилии Монахов, лирические, наверное про любовь. У меня нет желания препарировать этот текст, скажу только, что мне понравилось. Понравилось не потому что вот это хорошо, и то хорошо и так далее, а потому что как-то нужные шипы попали в нужные пазы в моей душе, и ощущения я испытал исключительно приятные. Рекомендую и вам.
Очень интересная задумка: взять известные компьютерные алгоритмы и показать, как они могут быть применены в реальной жизни. Или если с другой стороны: взять повседневные задачи и показать, что для некоторых из них можно использовать решения из мира computer science. Несмотря на название, книга не претендует на какое-то руководство или сборник советов как жить. Это отличный научпоп про компьютерные алгоритмы и всё вокруг них. Не знаю, будет ли интересно читать такое кому-то далёкому от программирования, но попробовать точно стоит (а человеку, к программированию близкому, книга понравится с очень высокой вероятностью).
В меру крупная проза Чехова, повесть о поездке мальчика по русской степи. Вообще вот поражает многогранность того, как литература может быть хорошей. Часто меряют книги по какой-то одной мерке и в какой-нибудь фантастике ищут цветистого языка, а у, скажем, Пелевина — хорошо проработанных персонажей и психологии. Читая «Степь», тут же начинаешь наслаждаться, а в каком разрезе, в каком измерении испытываешь это наслаждение, понимаешь далеко не сразу. Поэтичное, талантливо написанное произведение. Не без недостатков, но глаз-то не оторвать от достоинств!
Он поводил плечами, подбоченивался, говорил и смеялся громче всех и имел такой вид, как будто собирался поднять одной рукой что-то очень тяжёлое и удивить этим весь мир.
One day as a child, Brian was complaining to his mother about all the things he had to do: his homework, his chores... “Technically, you don’t have to do anything,” his mother replied. “You don’t have to do what your teachers tell you. You don’t have to do what I tell you. You don’t even have to obey the law. There are consequences to everything, and you get to decide whether you want to face those consequences.” Brian’s kid-mind was blown. It was a powerful message, an awakening of a sense of agency, responsibility, moral judgment. It was something else, too: a powerful computational technique called Lagrangian Relaxation.
Он мог прожить полгода один в обществе комаров и сосновых иголок и тогда не пил не только потому, что нечего, но потому, что незачем.
Есть люди, об уме которых можно верно судить по их голосу и смеху. Чернобородый принадлежал именно к таким счастливцам: в его голосе и смехе чувствовалась непроходимая глупость.
Как всякий слабый человек, был он смел как раз в опрометчивых поступках, в них не отступал, боясь прослыть именно тогда, когда любой решительный как раз бы и передумал и отказался с легкостью.
Теперь при свете лампочки можно было разглядеть его улыбку; она была очень сложной и выражала много чувств, но преобладающим в ней было одно — явное презрение.
В руках он держал что-то большое, белое и на первый взгляд странное...
He tried to imagine her being exhausted ... the effort made him tired.
Да и стулья не всякий решился бы назвать стульями. Это было какое-то жалкое подобие мебели с отжившей свой век клеёнкой и с неестественно сильно загнутыми назад спинками, придававшими стульям большое сходство с детскими санями. Трудно было понять, какое удобство имел в виду неведомый столяр, загибая так немилосердно спинки, и хотелось думать, что тут виноват не столяр, а какой-нибудь проезжий силач, который, желая похвастать своей силой, согнул стульям спины, потом взялся поправлять и ещё больше согнул.
Тогда ачаан ходил по монастырю, и если ему κазалοсь, что кто-то переживает тягοстные минуты, он бочком подбирался к нему и спрашивал: «Сегодня страдаете?» Если ему отвечали «нет», тогда он говорил: «Ну что ж, приятного вам дня!» А если мы говорили «да», он спрашивал: «Интересно, кто в этом виноват?», — улыбался и уходил.
Штук шесть громадных степных овчарок вдруг, выскочив точно из засады, с свирепым воющим лаем бросились навстречу бричке. Все они, необыкновенно злые, с мохнатыми паучьими мордами и с красными от злобы глазами, окружили бричку и, ревниво толкая друг друга, подняли хриплый рёв. Они ненавидели страстно и, кажется, готовы были изорвать в клочья и лошадей, и бричку, и людей...
The creature cocked its head the other way. Its face was sufficiently alien that Lamia could make out no expression there. Its body language communicated only threat.
6 августа 2019
Фантастический роман, первая книга цикла из шести. Хорошо написано, нескучно, с кинематографичными сценами и крепко сбитыми персонажами. Прямо не за что поругать. Не то что бы книга сильно тронула моё сердце, но чтение безусловно приятное.
Люблю книги по общению с детьми, все рекомендации отлично применимы к общению с людьми в целом (по-моему эту мысль я раньше слышал у Лебедева, но с ходу не смог найти цитату). Эта книга тоже отличная, мало воды, конкретные рекомендации, да и в целом всё адекватно и по делу. Очень рекомендую.
Современная русская проза. Очередная книга жанра «несчастный ребёнок и магический реализм». Главная героиня — десятилетняя девочка Катя. И у неё всё плохо: родители её не любят, одноклассники её гнобят, учительница над ней издевается, с уроками у Кати получается плохо, денег в семье нет, в общем безнадёга. И на фоне всего этого — немного магического реализма. Мне не особо зашло, кажется, что если убрать вот это «смотрите, бедный ребёнок, как он страдает», то почти ничего и не останется.
...Kassad was brown, obviously fit, and whip-handle lean...
...with a mallet in his hand and his eye full of business...
Rachel was one of those rare children who managed to be cute without becoming self-consciously precious...
In some ways King Billy is the fat child with his face eternally pressed to the candy store window. He loves and appreciates fine music but cannot produce it. A connoisseur of ballet and all things graceful, His Highness is a klutz, a moving series of pratfalls and comic bits of clumsiness. A passionate reader, unerring poetry critic, and patron of forensics, King Billy combines a stutter in his verbal expression with a shyness which will not allow him to show his verse or prose to anyone else.
7 июля 2019
Русский роман о жизни провинциального городка и о сумасшествии. Мир романа мрачный, мелочный, со множеством бытовых деталей. Написано так, что от этого мира сложно отстраниться, воспарить над ним. Нет, погружаешься прямо в пучину и глубже. Понравилось.
Слышал много хорошего об книге, и вот наконец ознакомился. Я так и не понял, что хотел сказать автор. Я даже не уверен, что он то-то хотел сказать. Прочитав книгу, я совершенно не могу сложить себе в голове хоть какую-то цельную картину. Есть вот Билл Гейтс. Он такой успешный, потому то он такой умный? Это да, но вообще, ему очень повезло, он родился в нужное время в нужном месте и много времени проводил за компьютером, а это всё тоже важно. А вот мужчина в очень высоким IQ. Ему не повезло, и он успеха в жизни не добился. Несмотря на IQ. А вот школа, где дети из неблагополучных семей учат математику в два раза больше, чем в обычных школах, и чаще поступают в колледж. А ещё на Korean Air было много катастроф, потому что корейская культура очень иерархична. А ещё вот азиаты хороши в математике. Как думаете, почему? Потому что издревле выращивают рис, а там и трудолюбие нужно, и внимание к деталям. И вообще,
Историк Дэвид Аркуш провел сравнение китайских и русских пословиц, и разница между ними производит поразительное впечатление. «Бог не даст — и земля не родит» — вот типичная русская пословица. Она отражает фатализм и пессимизм, характерные для репрессивной феодальной системы, при которой крестьяне не верили в эффективность собственного труда. С другой стороны, пишет Аркуш, китайские пословицы поражают верой в то, что «упорный труд, грамотное планирование и уверенность в собственных силах или взаимодействие с небольшой группой со временем принесут награду».
Как-то так. Не рекомендую. Пока читал, вспомнил, что когда-то читал другую книгу автора — «Переломный момент» — тоже так себе.
Современная русская проза. В основном маленькие эссе абзаца на три-четыре. Сначала кажется, что так себе, пустое и какое-то интернетное, а потом начинает что-то и нравиться. Местами неплохо, местами так себе, коротко и ненапряжно. Можно и почитать.
Мемуары крупного руководителя советской разведки сталинских времён. Люблю я всё это шпионство, есть такая слабость. Хорошие дельные мемуары, без особых деталей, но в то же время очень живо написанные. Лично я узнал много нового, несколько других мемуаров запланировал, рекомендую, если интересна эта тема.
Володин принарядился, — надел новенький свой узенький сюртучок, чистую крахмальную рубашку, пестрый шейный платок, намазал волосы помадою, надушился, — и взыграл духом.
После тщательной подготовки Демьянов («Гейне») перешёл в декабре 1941 года линию фронта в качестве эмиссара антисоветской и пронемецкой организации «Престол». Немецкая фронтовая группа абвера отнеслась к перебежчику с явным недоверием. Больше всего немцев интересовало, как ему удалось пройти на лыжах по заминированному полю. Александр сам не подозревал об опасности и чудом уцелел.
Запад потухал. Тучка бродила по небу, блуждала, подкрадывалась — мягкая обувь у туч, — подсматривала. На её тёмных краях загадочно улыбался тёмный отблеск. Над речкою, что текла меж садом и городом, тени домов да кустов колебались, шептались, искали кого-то.
Ученики мирно ходят по коридорам, строем, друг за дружкой. Общение в классе происходит по протоколу SSLANT: улыбаться (smile), сидеть (sit up), слушать (listen), задавать вопросы (ask questions), кивать, когда к тебе обращаются (nod), следить взглядом за говорящим (track).
Не била в глаза роскошь, но новизна многих вещей казалась преувеличенно-излишнею.
...отставивал необходимость теракции в Западной Германии.
В её визгах звучало напряжённо-угрюмое одушевление. Если бы мертвеца выпустили из могилы с тем, чтобы он все время пел, так запело бы то навьё.
Так как за карты сесть ещё нельзя было, — чай надо было пить, — то оставалась водка.
9 июня 2019
В силу личных обстоятельств читал в последнее время мало, урывками. Прочёл аж четыре книги.
Сборники рассказов — вещь. Удовольствие не меньше, чем от романов, а то и больше. Особенно если это сборник Набокова, его «русского» периода (до эмиграции в США). Написано прекрасно, тем много (хотя и все те же, что и в остальных работах автора), небанально и с выдумкой. Рекомендую.
Да, тот самый Маслоу, который эту свою пирамиду придумал. Большой труд, отражающий взгляды Маслоу на психологию (на момент 1954-го года). Основная идея — та самая иерархия потребностей. Развитость, и даже «здоровье» личности — это то, на каком уровне удовлетворения потребностей она находится. Чем выше — тем лучше. Переходить по иерархии можно только последовательно, перепрыгивать через уровни нельзя. Плюс обычная для того времени критика бихевиоризма и попыток разбить изучение психики на независимые элементы.
Читать интересно. Это не выглядит научным трудом и, насколько я понял, им и не является. Та же иерархия потребностей у Маслоу требует кучи оговорок для случаев, где она не работает. Многие утверждения даются без обоснований, многие концепции выглядят несколько надуманными. Поэтому не стоит искать в книге безусловных знаний. Она интересна мыслями, гипотезами и самой личностью автора. Да, и ещё бесконечным оптимизмом.
Британский роман про молодого преподавателя, пытающегося пробиться в университетский истеблишмент послевоенной Англии. Или, если начинать копаться, про противостояние снобского высшего общества и живой души из низов. Написано хорошо, персонажи и диалоги очень понравились, но скучно, как по мне. Еле дочитал. Когда закончил, понял, что книга хорошая, но второй раз я бы это повторять не стал. Рекомендую, если вы любите английские романы.
Книга, в которой автор объясняет нематематикам суть Гипотезы Римана. Объясняет максимально просто, говоря словами автора:
Я могу утверждать по крайней мере следующее: я не думаю, что Гипотезу Римана можно объяснить, используя математику более элементарную, чем та, что излагается в этой книге; поэтому если, закончив чтение, вы так и не будете понимать, в чём состоит Гипотеза, то можете быть уверены, что вы этого никогда не поймёте.
И что вы думаете, действительно объясняет, и это действительно можно понять. Математика перемежается историческими экскурсами, тоже неплохими. Отличный математический научпоп, рекомендую.
В угловом кафе на террасе сидела вся компания артистов и, заметив Лика, его приветствовала перелётной улыбкой, которая, собственно, не принадлежала ни одному из них, а пробежала по всем губам, как самостоятельный зайчик.
...от ровного шороха ночи отделился лёгкий хруст шагов
The kitchen door opened behind Dixon and the head of Miss Cutler, their landlady, emerged to see who and how many they were. Satisfied on these points, she smiled and withdrew.
Не исключено, что это еще одно проявление качества, типичного для учёных: все они любят заниматься тем, что у них получается, а не тем, чем следовало бы заняться. Этим они напоминают нерадивого кухонного работника, который как — то раз открыл все имевшиеся в гостинице консервные банки только потому, что это у него получалось особенно хорошо.
...был журналист с именем — вернее, с дюжиной псевдонимов...
’So I’m naturally anxious to strike while the iron’s hot, if you’ll pardon the expression.
’Why shouldn’t they pardon the expression? Dixon thought. Why?
...я ему признался однажды, что будь я литератором, лишь сердцу своему позволял бы иметь воображение, да еще, пожалуй, допускал бы память, эту длинную вечернюю тень истины, но рассудка ни за что не возил бы по маскарадам.
Как ни скромен я сам в оценке своего сумбурного произведения, что-то, однако, мне говорит, что написано оно пером недюжинным.
Пуанкаре утверждал, что его задача не столько в том, чтобы заработать себе на хлеб, сколько в том, чтобы этот хлеб ему не надоел.
...пьяный человек, стоящий в присущем пьяным независимом, но неудовлетворённом одиночестве...
There was a small golden emblem on his tie resembling some heraldic device or other, but proving on closer scrutiny to be congealed egg-yolk.
...словом, всё весьма интересно, весьма жизненно, на каждой реплике штемпель серьезной фирмы, и уж, конечно, ни один толчок таланта не нарушает законного хода действия...
3 марта 2019
Советский магический реализм. Представитель демонического мира Данилов живёт в Москве 70-х, играет на альте в оркестре и занимается разными делами, от повседневно-бытовых до всяких сверхъестественных. И написано вроде нормально, и время передано хорошо, и музыкальная тема раскрыта подробно, но мне не зашло. Плохого сказать ничего не могу, почитайте, вдруг понравится.
Мемуары первого начальника Санкт-Петербургской сыскной полиции о ловле этих самых грабителей и убийц. Состоит из 20 рассказов о преступлениях и о том, как они были раскрыты. Истории на удивление прозаические, никакой дедукции и покуривания трубки. Впрочем, это же жизнь, а она обычно прозаическая.
Короткая повесть про нечистую силу 1825 года. Пушкин в своих письмах похвалил, вот и решил прочесть. Мило.
Современный русский роман, достаточно хвалёный. Не зря хвалят, мне тоже понравилось. Главное — не чувствуется вторичности, желания выехать на жанре или теме. Очень приятное чтение, рекомендую.
Очередная книга из серии «хотите улучшить свою жизнь — почитайте про результаты психологических экспериментов». Тут это доведено до абсолюта, почти больше ничего в книге и нет. Про эксперименты местами интересно, но не более.
Я вот чувствовал, что так себе будет книжка. И действительно, всё очень плохо. Какие-то надёрганные куски текста из разных источников, чаще всего не имеющие отношения к кулинарии вообще.
3 февраля 2019
Книга про... ну скажем, психотерапию. Вообще, я бы выделил в ней два слоя. На одном из слоёв автор рассказывает истории из своей психотерапевтической практики, рассказывает о пациентах, их проблемах, и как с этими проблемами удавалось справиться. Этот слой мне понравился, и книгу я прочёл с интересом. А вот на втором слое автор подкрепляет всё это какой-то заумной теорией (или наоборот, теорию подкрепляет историями, да одно другого не лучше). Какой-то майндсайт, какие-то «треугольники благополучия», «реки интеграции», «пространства терпимости», динамичные системы, префронтальная кора. Этот слой мне совершенно не зашёл, но в целом книга ничего.
Коммунистическая утопия времён гражданской войны в России. Чернуха и сюрреализм.
Книга о том, как решить все свои проблемы, стать успешным, богатым и что там ещё обещают self-help книжки. Автор начинал с низов, но добился успеха, а значит и вы тоже сможете. Надо всего лишь перестать себя критиковать, начать жить осознанно, заниматься спортом, следить за осанкой, правильно питаться, визуализировать будущее и делать прочие совершенно неожиданные вещи. Удивительно банальная книга, хотя бы читается легко.
Отчёт НАСА об использовании компьютеров в американской космической программе в период в 1945 по 1981. Какое железо использовали, как программировали, какие решения принимали. Интересно, но читается непросто — никакого сторителлинга тут нет, сухой рассказ, иногда оживляемый отступлениями. Но, если интересуетесь темой, что-то обязательно вынесете.
Ночное звёздное небо отсасывало с земли последнюю дневную теплоту, начиналась предрассветная тяга воздуха в высоту. В окна была видна росистая, изменившаяся трава, будто рощи лунных долин. Вдалеке неустанно гудел какой-то срочный поезд — его стискивали тяжёлые пространства, и он, вопя, бежал по глухой щели выемки.
Бандит Грошиков долго охотился за Копенкиным и никак не мог встретиться с ним — именно потому, что Копенкин сам не знал, куда он пойдет, а Грошиков тем более.
Копенкин пригнулся и свободным движением мастера вышиб саблей обрез из рук постового, ничуть не ранив его; Копенкин имел в себе дарование революции.
Вокруг поднималась ночная жуть. Безлюдное небо угрюмо холодало, не пуская наружу звёзд, и ничто нигде не радовало.
NASA did not push the state of the art, but nudged it enough times to make a difference.
8 января 2019
Продолжаю своё путешествие в англоязычное творчество Набокова, чем дальше — тем трудней. Роман представляет собой поэму, которую после смерти автора издаёт друг автора со своим обширным комментарием. В этой форме и разворачивается всё действие: иногда комментатор отмечает интересное место в поэме, иногда — рассказывает историю своих взаимоотношений с поэтом, но чаще всего — использует текст поэмы для того, чтобы изложить свою, не связанную с произведением, историю. Надо читать, конечно, оттенков и слоёв там множество.
Я не читал других стихов на английском, но у этих — очень сложный ритм. Я пытался читать их вслух — ничего не выходило, сбивался через пару строчек. Ради интереса поискал, как нормальноговорящие читают, — вот, вот или вот, тоже звучит вымучено, как по мне. Зато многое замечаешь, например, как слово hour занимает «три места в стихотворной строке, заплатив лишь за два», говоря словами самого Набокова.
Ещё интересно наблюдать за тем, как меняется образ России, который Набоков предлагает американскому читателю. Если в «The Real Life of Sebastian Knight» и «Pnin» это попытка заинтересовать Россией, но тут — скорее личное восприятие абстрактного ушедшего, в противовес советскому теперешнему. Если любите Набокова и ещё почему-то не читали — очень рекомендую.
По сравнению с первым томом читается очень тяжело. Да даже и без сравнения. Начал конспектировать, чтоб не терять нить. Надо бы выложить конспект, когда прочитаю все 12 томов.
Сборник статей автора о творчестве Пушкина. Люблю такое, будто встречаешь человека в купе, узнаёшь, что он литературовед, просишь рассказать что-нибудь о Пушкине. И слушаешь до самого Саратова, точнее читаешь. Написано сухо, отрывисто. Хорошо написано, в общем.
...long black limousine, officially glossy and rather funereal...
...взял его сокровища и (по словам Летописца) указал ему путь от себя.
The summer night was starless and stirless, with distant spasms of silent lightning.
Великий Князь, тронутый молением Всеволода, явил редкий пример великодушия или слабости: заключив мир, утвержденный с обеих сторон клятвою и дарами, возвратился в Киев и скончался.
He remembered and disliked the torrid heat and the blinding blue of the sea.
His clenched hands seemed to be gripping invisible prison bars.
Ростислав подарил Черниговскому Князю несколько соболей, горностаев, чёрных куниц, песцов, волков белых и рыбьих зубов...
7 января 2019
Отличный в меру контркультурный постмодернистский роман про британского режиссёра, который снимает фильм в США 80-х. Очень понравилось, очень рекомендую.
Великий режиссёр рассказывает в общих чертах про кинопроизводство. Есть несколько интересных анекдотов, но в целом книга поверхностная и оставляет мало.
Не так страшно, как я думал. Читается интересно, язык державный, за повествованием следить не очень сложно.
Роман о том, как безымянный герой пребывает в безымянный европейский город и начинает раскапывать историю местной театральной постановки 1920-х годов. Вот эта вот Европа, с кафешечками и улочками, вот эта вот загадка из прошлого, эти интеллигентные беседы со старичками из прошлого, этот магический реализм и общая таинственность, всё это скорее похоже на подтрунивание над жанром современного романа, чем на самостоятельное произведение. Интересное ощущение, но не более.
Мемуары советского кинорежиссёра, эмигрировавшего в США и ставшего там нью-йоркским таксистом. Местами интересно, местами скучно, много бытовых деталей и фактуры. Написано как бы в «одесском» стиле, как бы с юмором. Можно почитать.
Книга про порох и его роль в истории. Написана таким научно-популярным языком с периодическими попытками изобразить исторические реалии более художественно. Норм.
But Agnes and I have a problem. “This is why they’re called hard-ons,” I remember explaining to her. “They’re not at all easy. They’re very difficult.”
The elevator sucked me skyward.
Если утром я стоял под отелем и меня спрашивали: «Вы свободны?», я отвечал, что еще не начинал работать. Если это происходило днем, я говорил, что у меня — перерыв: вечером — что уже кончил работать. Если же возле моего кэба появлялся, скажем, инвалид на костылях, и мне становилось стыдно, то я уж, конечно, старался его не обидеть: открывал капот и врал, что кэб поломался...
The air was sweet, hot, rich, good for everything except breathing.
Всё в ней было какое-то водное, словно бы она играла в русалку, которая от подводной скуки играет в женщину земли.
...gave me a line of cocaine the size of hangman’s rope...
Там, по древнему обычаю Славянскому, для гостей изготовили баню и в ней сожгли их.
I was loaded enough to be unable to tell whether they could tell I was loaded.
I have always derived great comfort from William Shakespeare. After a depressing visit to the mirror or an unkind word from a girlfriend or an incredulous stare in the street, I say to myself: “Well. Shakespeare looked like shit.” It works wonders.
I don’t blame him really, in this pub. It’s full of turks, nutters, martians. The foreigners around here. I know they don’t speak English—okay, but do they even speak Earthling? They speak stereo, radio, crackle, interference. They speak sonar, bat-chirrup, pterodactylese, fish-purr.
This morning in the sunshine I saw a pale boy, three or four years old or however old kids are these days...
I cleaned my teeth, combed my rug, clipped my nails, bathed my eyes, gargled, showered, shaved, changed — and still looked like shit.
4 ноября 2018
Антропологически-исторически-философская книга про то, как человечество стало таким, каким оно есть. Как вообще пишутся научно-популярные книги? Берём сложную тему и сводим её к одной или нескольким простым концепциям. Всё лишнее (по мнению автора, конечно) выкидываем, чтоб не отвлекало. В результате у читателя вначале не было никакого понимания темы, а после прочтения книги — появляется упрощённое понимание, а в идеале — желание изучать тему дальше.
В Sapiens этот метод применяется на 110%. Берётся вся история человеческого общества, от первобытности до наших дней, и сводится к четырём этапам: развитию человека разумного, переходу на земледелие и скотоводство, эпохе географических открытий с глобализацией и научно-промышленной революции. Помимо этих этапов вводятся три основные силы: государство (власть), коммерция (деньги) и религия (духовность). Вот примерно к этому вся история и сводится. Это неплохая концепция, легко помещается в голову. Написано тоже увлекательно, да и фактов всяких интересных много. Но какой-то пользы я для себя не ощутил. Разве что очень понравился этот пассаж про важность противоречий.
В первой половине XX века историки придерживались убеждения, что каждая культура закончена, гармонична и обладает неизменной сущностью, которая определяет ее раз и навсегда. У любого сообщества имеется собственное мировоззрение и свой социальный, правовой и политический уклад, функционирующий без сбоев — так движутся планеты вокруг Солнца. <...> Ныне большинство культурологов пришло к противоположному выводу. <...> Даже в полной изоляции и в экологически стабильном окружении культура не сохранится в неприкосновенном виде. В отличие от законов физики, которым чужда непоследовательность, всякий установленный человеком порядок несет в себе внутренние противоречия. Культура постоянно стремится эти противоречия снять — так происходит непрерывный процесс перемен.
Например, средневековая европейская аристократия верила и в христианские догматы, и в идеалы рыцарства. С утра аристократ отправлялся в церковь и благоговейно выслушивал проповедь. «Суета сует, — возглашал с амвона священник, — и всяческая суета. Богатства, роскошь и почести — опасные искушения. Отвернитесь от них и следуйте по стопам Христа. Подражайте Его кротости, избегайте неумеренности и насилия, а если вас ударят — подставьте другую щеку». Вернувшись домой в тихой задумчивости, вассал облачался в бархат и шелка и спешил на пир в замок своего господина. Там рекой лилось вино, менестрели воспевали любовь Ланселота и Гвиневры, гости обменивались сальными шутками и изобилующими кровавыми подробностями военными историями. «Лучше умереть, чем жить в позоре! — восклицали бароны. — Когда задета честь, смыть оскорбление может только кровь. Что может быть приятнее, чем видеть, как бегут перед тобой враги, как их прелестные дочери трепещут в страхе у твоих ног?»
Парадокс так и не был полностью разрешен. Но оттого, что все сословия Европы — аристократы, клирики и простонародье — пытались совладать с этим противоречием, культура постепенно менялась. Одним из ответов на противоречие стали крестовые походы. Отправляясь в Святую землю, рыцарь мог разом продемонстрировать и свою воинскую доблесть, и свою набожность. Этот же парадокс породил ордена тамплиеров и госпитальеров, которые опять-таки стремились сочетать идею рыцарства с идеей христианства. Из этого же источника в значительной степени проистекают средневековое искусство и литература, легенды о короле Артуре и святом Граале. Что представляет собой Камелот, если не попытку доказать, что славный рыцарь может и должен быть добрым христианином и лучшие рыцари получаются из добрых христиан?
<...>
Такие противоречия — обязательный элемент любой человеческой культуры. Это двигатель креативности, динамического развития нашего вида. Подобно тому как два мотива, сталкиваясь в контрапункте, подвигают вперед развитие музыкальной темы, так и разногласие наших мыслей, идей и ценностей побуждает нас думать, критиковать, переоценивать. Стабильность — это заповедник для тупиц.
<...>
Чтобы по-настоящему понять, например, соседа, который ходит в мечеть на углу вашей улицы, не докапывайтесь до фундаментальных ценностей, дорогих сердцу каждого мусульманина, а ищите в исламской культуре «ловушку-22», те точки, где правила сталкиваются друг с другом и стандарты накреняются. Когда вы увидите, как мусульмане разрываются между двумя абсолютными императивами, тогда-то вы и начнете их понимать.
Как сказано в Википедии, «роман „Пикник на льду“ продан на Украине тиражом 250 тысяч экземпляров — больше, чем книга любого другого современного писателя Украины. Книги Андрея Куркова переведены на 36 языков». Видимо, как-то так я и решил прочесть эту книгу. Время действия — лихие девяностые, место действия — Киев. Главный герой, писатель-неудачник, попадает в водоворот стандартных событий того времени: бандиты, доллары, загадочные убийства и т. п. Даже пингвин в книге есть. Но как же скучно написано. Как ни пытаюсь крутить книгу в голове — выходит плохо. Детектива нет, экшена нет, каких-то размышлений и черт эпохи — тоже нет, юмора — опять нет, языка изобретательного — ... Ладно. Был разве что милый украинизм «струшивать», в значении «стряхивать». Больше не было ничего.
Одна из знаковых работ по философии истории. И её истории. Написано хардкорным философским языком, мне читалось неимоверно тяжело. Насколько я понял главную мысль автора — нельзя подходить к истории лишь как к компиляции фактов, не менее важна личность историка и его способность понять и прочувствовать прошлое и его героев. На протяжении всей книги эта мысль препарируется, доказывается, её истоки ищутся у других философов, неправильные взгляды опровергаются, а правильные взгляды — вот они, у автора. В общем, обычная философская книга.